Николай Шпыркович - Лепила[СИ]
Спустя пару минут после введения парень притих и задышал ровнее.
— Ну, что, отпускает? — поинтересовался я.
— Да, вроде, есть еще, но уже не так, — слабым голосом отозвался тот.
— Давайте к нам его, только в темпе, — дал я команду санитаркам. — Вшей потом у него погоняете…
В отделении мы перегрузили парня на кровать, и, налепив электроды на безволосую грудь, я подключил монитор. Давление хоть и повысилось, но все же оставалось ниже сотни.
— Язвы желудка, операций в последнее время не было? — спросил я парня.
— Нет…, — голос у него уже был сонный, помимо морфина начинал действовать реланиум, который мы тоже ему закатали, чтобы успокоить.
— А боли когда начались?
— Час назад, где–то.
Само то. До шести часов от начала — есть шанс успеть растворить тромб, образовавшийся в кровеносной системе сердца. Нет, но откуда у него в семнадцать лет тромбу взяться? Он ведь формируется на атеросклеротических бляшках, а чтобы их заиметь — надо пожить: табачку всласть покурить, сальца поесть, да, в конце концов, просто отмерить своих 40 — 50 лет. И не сказать, чтобы хиляк какой — мускулистый крепкий пацан.
— Там друзья его интересуются, что с ним, можете выйти? — сунулась в палату любительница детективов Светка.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал я, настраивая монитор. Какую там цифирь тревог установить? Ну, давление, скажем, не ниже 90, пульс — 50, дыхание — фиг с ним, тревогу отключим, а то задержит дыхание или дернется — монитор и зазвенит, не набегаешься. Ну и ладненько — я нажал на кнопку, красный прямоугольник с надписью «включена пауза тревог» исчез с экрана монитора. Теперь, если что — умная немецкая машина даст нам сигнал, и даже напишет, что там у нашего пациента не в порядке. Блин, насколько проще с ним работать, и изобрели их кучу лет назад, а нам вот дали только в позапрошлом году. Скольких спасти можно было бы…
Выйдя из отделения, я увидел двух парней и девчонку, приблизительно одного возраста с моим пациентом. Девчонка, видно, только что ревела — глаза ее были красными и тушь подразмазалась.
— Как там Олежка, доктор? — все еще всхлипывая, спросила она.
— Лечится, — пожав плечами, ответил я, — заболевание у него тяжелое, будет пока что у нас.
— Вы то кто?
— Мы так, типа друзья, — хрипловато ответил парень в клетчатой рубахе навыпуск.
— «Типа» — то есть не совсем друзья.
— Да нет, друзья, друзья. Мы вместе школу заканчивали. Экзамены недавно вон сдали, ну… выпили сегодня немного, пошли на «Магму», он нормальный был, а потом, где- то уже после 10-ти — ему хреново, ой, плохо стало.
— Угу. А раньше он чем–нибудь болел? Ну, сердечными какими–нибудь болячками? Может, от физкультуры был освобожден?
— Да нет, — слабо улыбнулась сквозь вновь накатившие на глаза слезы девчонка. Он, наоборот, спортсменом был, даже за школу ездил, по бегу.
— А пили что?
— Шампанское, — пожал плечами клетчатый. — Ну, по бутылке «9-ки», «Балтики» взяли еще. У меня была мысль, что может, они по дешевке купили где–нибудь паленой водки с какой–то кардиотоксичной гадостью, но пиво и шампанское — сочетание, конечно, то еще — однако все же не смертельное.
— А как все началось?
— Да мы сами не знаем, он веселый был, ему видать, сильно в голову ударило, прыгал, смеялся, а потом схватился за грудь, в сторону отошел и скорчился. Мы к нему, а он и говорит — как будто кто–то утюг внутрь груди засунул, и рука, говорит, левая отваливается. Мы звонить, «Скорая» быстро приехала, а он все равно серый стал. Он не умрет? — девушка жалобно смотрела на меня, губы ее подрагивали, как у маленького ребенка. В сущности, это и были дети, только вчера окончившие школу, перед которыми уже маячила замечательно интересная взрослая жизнь, длиной лет в триста, самое малое. Жизнь, в которой все они будут вечно молодые, красивые и здоровые, где совершенно нет места таким словам, как «инфаркт», «инсульт», «перелом позвоночника с полной утратой контроля функции тазовых органов». Все это было для других — бабушек с лавочек у подъезда, в крайнем случае — для чужих родителей.
— Болезнь эта тяжелая, надо будет лечиться серьезно. Он молодой, так что, будем надеяться, справится.
Тут я немного согрешил. У молодых, а таких молодых с инфарктом, видеть мне еще не приходилось, инфаркт протекает как раз хуже — сердце не адаптировано к такому стрессу, никаких дополнительных сосудов, отмирает сразу здоровый кусок миокарда. Должен вообще–то вытянуть, девушка вон у него красивая, а любовь, как известно — мощный источник положительных эмоций. Они ему пригодятся.
— …Мы его бы и сами отвезли, так Винт ведь тачку угробил, — говорила в это время девушка.
— Винт? — я вспомнил свое недавнее дежурство, и меня кольнуло какое–то неприятное ощущение.
— Ну да, Олег с ним в одном подъезде живет, он тоже на «Магму» пришел, рассказывал, как он Черепа на себе из горящей машины вытаскивал. Олег еще посмотрел на него, а у Винта весь фэйс покарябанный и говорит: «Ну и рожа у тебя, Шарапов.» Были бы еще в школе — у Винта точно новое погоняло бы появилось.
— Винт — козел, — вступил в разговор, молчавший до того хмурый парень. На щеке у него малиново цвела небольших размеров гемангиома — сосудистая опухоль, и потому, как он прятал подбородок в воротник мастерки, было видно, что он привычно стесняется этой своей, пусть и небольшой отметины, инстинктивно стараясь сделать свое лицо меньше, — за копейку удавится. «Аудюху» сложил, а батя ему сказал, что самому ему теперь машину заиметь — от селедки уши, все деньги на ремонт пойдут. Так он Гепика вчера за грудки тряс, орал, чтобы тот ему долг отдавал, а долг весь — Гепик у него на полторашку пива занял. Он и с Олежкой что–то шушукался сегодня, точно деньги у него цыганил.
— Ну, ладно, а стрессов у Олега вашего не было в последнее время? Переживаний каких–нибудь, он ведь экзамены сдавал? — вспомнил я.
— Нет, — пожала плечами девушка. — Он не отличник был, так, средне учился, так что, когда экзамены сдавал, в голову сильно не брал. Он в физкультурный поступать хотел, а там, говорит, мозги не сильно нужны, лучше бегать уметь.
— Так, может, перетренировался?
— Думаете? — с сомнениями посмотрела она на меня, а затем на обоих парней — те отрицательно затрясли головами. — Вряд ли.
— Так, ребята, мне, пора, пошел я друга вашего лечить.
— А к нему зайти можно? — умоляюще посмотрела на меня девушка. — Ну, хоть на минутку?
— Лучше завтра. После 9 утра. Будет уже другой доктор (надеюсь, будет — мысленно поправил я себя), так что я ему передам, если ситуация будет позволять, чтобы вас пустил.
— Спасибо, до свидания, привет там ему передавайте.
— Передам, передам. От кого?
— Скажите Слава, Петя и Наташа приходили.
— Хорошо.
Ребята ушли, я вернулся в отделение. Зайдя в палату к Олегу, я удовлетворенно поцокал языком, глядя на монитор. Пульс — 76, давление, правда, все–таки не очень. Ну, хоть ритм синусовый, значит, проводящая система относительно цела.
— Как дела, танцор? — бодрым голосом спросил я Олега.
— Нормально, — слабым голосом отозвался тот.
— Привет тебе от друзей. Петя, Слава и Наташа к тебе заходили, да я не пустил.
— Натаха? — радостно улыбнулся он, не открывая глаз, — она — хорошая. И сонно забормотал что–то.
Пациент дремал, но боль его все же немного беспокоила. Стрептокиназа уже полностью ушла в вену, оставив лишь крупные пенные пузыри на дне флакона. Будем надеяться, что хитрая вытяжка из стрептококков сейчас восстановит проходимость сосудов. А давление он все–таки не держит, нет, не держит, хоть и гормоны мы ему ввели — так положено, перед инфузией стрептокиназы, гормончиков подбросить, дабы анафилактический шок человека не хватил. И нитроглицерин ему тоже надо вводить…. Ну что ж, значит опять — ходьба по канату.
Дело, которым мне предстояло заняться, действительно было сродни хождению по проволоке над ареной. С одной стороны, надо было расширять сосуды сердца, чтобы обеспечить приток крови к поврежденным участкам миокарда (ведь что такое инфаркт миокарда? — кусок сердечной мышцы погибает, или, по крайне мере, сильно страдает, поскольку к нему не поступает кровь из за закупоренного сосуда), для чего в одну вену медленно со скоростью 6–8 капель в минуту мне надо было вводить препарат перлинганит — жидкую форму всем известных таблеток нитроглицерина. Раньше, по бедности, мы прямо спиртовой раствор нитроглицерина, тот, которым сердечники, сахар поливают, капали, чем приводили в немалый ужас иностранных врачей, слава Богу, теперь хоть закупили у немцев то, что надо. Однако перлинганит — очень мощное лекарство. Настолько мощное, что даже при небольшой передозировке может «уронить» артериальное давление до нуля. Именно поэтому он и вводится так медленно. Плюс к тому же Олег и так давление не хотел держать — сердце, участок которого отмер, просто не могло обеспечить нормальное давление в кровеносной системе, как не может бежать человек, который, ну, к примеру, отсидел ногу — она вроде бы и есть, но бежать абсолютно не помогает. С целью компенсировать побочный эффект перлинганита, а также, чтобы немножко «подхлестнуть» плохо работающее сердце, требовалось введение второго препарата — дофамина, тоже очень сильного медикамента. Он как раз давление поднимал, сосуды суживал, сердцебиение учащал, в общем, я оперировал палкой не то что с двумя концами, а, скорее, этакой суковатой корягой, и один из суков этой коряги мог запросто зашибить Олега в несколько секунд.
